Утром третьего дня мы отправились на Тортугу. Шли вдоль кубинского берега, подгоняемые попутным течением и южным ветром балла четыре. Мимо порта Сантьяго-де-Куба прошли на расстоянии мили три. Там на рейде стояли два двадцативосьмипушечных военных галеона и одномачтовое судно, тип которого я с такой дистанции не смог определить, а по обеим сторонам каменного мола грузились или разгружались два торговых галеона водоизмещением тонн двести пятьдесят. Наверное, работают на линии Сантьяго-де-Куба — Гавана. Миновав порт, мы взяли к берегу, к которому и пристали вечером, якобы чтобы переждать ночь. Это обычная морская практика в этих водах, по ночам мелкие посудины не ходят. Был шанс нарваться на испанский патруль, что могло влететь мне в несколько фунтов табака — сколько солдаты смогут или захотят унести, но, как мне сказали, в этом месте нет плантаций поблизости, поэтому и охранять нечего.

С наступлением темноты мы двинулись в обратную сторону. Шли на веслах, потому что ветер убился. Шесть гребцов было маловато для баркаса, но потихоньку двигались к цели. На это раз у меня была возможность взять пеленга на береговые ориентиры, что помогло не проскочить цель — одномачтовое судно на рейде. Оно было не намного выше баркаса. Экипаж спал. Чтобы не разбудить его раньше времени, подошли спереди, к якорному канату, который был толщиной сантиметров семь-восемь, по такому я в школьном спортзале лазил. На галеонах толщина якорного каната бывает сантиметров двадцать и даже больше, иначе не удержишь десятитонный якорь.

Под весом моего тела канат провис, и я обмакнулся почти по пояс. Вода показалась холодной. Зато планширь у форштевня был сухим и теплым. К левой ладони приклеилась капля смолы. Я потер ладонь о рубец панциря, но так и не сумел стереть всю смолу. Судя по выдвижному бушприту, сейчас втянутому на бак, я попал на тендер или, как их еще называют, куттер. Длина метров семнадцать, ширина около четырех с половиной, водоизмещение тонн тридцать пять-сорок. На баке сильно воняло фекалиями. Такое впечатление, что экипаж испражнялся не в море, а на палубу. Два члена этого экипажа спали на лючинах закрытого трюма. От них воняло перегаром и чесноком, которые с сравнение с ароматами на баке показались мне приятными. Первый долго не хотел просыпаться, а после удара ножом в шею глухо крякнул, будто махнул чем-то тяжелым. Второй и проснулся быстро, и умер тихо. Еще двое лежали на палубе полуюта. Эти тоже перед сном изрядно хлебнули пальмового вина и закусили чесноком. С ними я расправился так же быстро. За четырех рабов можно было бы получить немалую сумму, но я не хотел рисковать. Заорет кто-нибудь из них — и влипнем по-полной.

— Подгребайте, — тихо позвал я тех, кто на баркасе.

Они отпустили якорный канат и погребли к правому борту захваченного судна, умудрившись стукнуться об него пару раз веслами, а потом довольно громко налетели бортом на борт. К счастью, никто не отреагировал на эти звуки.

Флибустьеры поднялись на борт приза, перетащили баркас к корме, где взяли его на бакштов. Убитых испанцев тихо отправили за борт. После чего долго перерезали якорный канат. Выбирать якорь я не решился. Шпили сейчас скрипят так, что разбудят не только моряков на военных галеонах, но и горожан. Придется купить на замену ему пару новых, более легких, потому что крупные отливки из чугуна ни на Тортуге, ни на Эспаньоле никто делать не умеет.

— Якорь всё, — доложил мне шепотом Жильбер Полен.

Судно начало поворачиваться бортом к течению. Тут встречались два — отливное, уносящее нас от берега, на юг, и то, что из-за вращения земли и пассатов прижимало воду Карибского моря к материку, а потом выталкивало ее между Большими Антильскими островами назад, в Атлантический океан, на восток. Оба течения были нам попутными.

Я осмотрел захваченное судно при свете фонаря, изготовленного из меди и стекла, с сальной свечой внутри. Оно явно принадлежало раньше англичанам, причем, судя по светлым парусам, было военным. На английских военных кораблях паруса не тировали, как на торговых, а вощили пряжу вручную, используя смесь из пчелиного воска, свиного сала и терпентина (живицы) — смолы хвойных деревьев. Запретив покупать паруса заграницей, парламент Великобритании жестко регламентировал их изготовление в стране. Они теперь подразделялись на десять классов по толщине парусины. Каждый кусок должен иметь ширину двадцать четыре дюйма (шестьдесят сантиметров) и длину тридцать восемь ярдов (тридцать четыре с половиной метра), быть изготовленным из хорошего льна (лучшим считался из Московии), и пряжа должна иметь три навощенные нити. За нарушение любого пункта изготовителя штрафовали на два фунта стерлингов. Мачта на тендере стояла в двух пятых от носа. Несла грот-трисель (косой четырехугольный трапециевидный, пришнуровываемый верхней шкаториной к гафелю, нижней — к гику, а передняя — к сегарсам, одетым на мачту), топсель (треугольный, привязываемый нижней шкаториной к гафелю), стаксель и два кливера при выдвинутом бушприте. Из вооружения только двухфунтовый фальконет с десятком ядер и пятью мешочками с картечью, которые лежали в ящике у комингса трюма, хотя в фальшбортах имелись порты для восьми небольших орудий. Тендеры — быстроходные суда. Их часто используют контрабандисты и для ловли контрабандистов. Этот, скорее всего, захватили в Ла-Манше, где он боролся с нелегальной торговлей, и перегнали сюда. Трюм был пустой. Видимо, пришли в Сантьяго-де-Куба под погрузку. На баке воняли не фекалии, а черно-серый комок, который я сперва принял за дохлого, разлагающегося осьминога. Жильбер Полен объяснил мне, что это необработанная амбра. Она тут частенько плавает в море или выбрасывается волнами на берег. Полежав на солнце, амбра твердеет, светлеет и перестает вонять. После чего ее продают. Здесь она на вес серебра, а в Европе — на вес золота в прямом смысле слова. Парфюмеры используют ее для изготовления духов.

К рассвету нас унесло мили на три-четыре от бухты. К тому времени отлив сменился приливом, который погнал нас к берегу, почти к тому месту, откуда стартовали вечером. Я приказал готовить кормовой якорь, трехлапый и очень легкий, но задул южный ветер, сперва слабенький, а затем посвежевший. Мы поставили все паруса и довольно резво побежали к Тортуге.

19

— Я знал, что ты не будешь заниматься торговлей! — самодовольно, будто разоблачил мой коварный замысел, воскликнул барон Жан де Пуансе, когда я привез причитающуюся ему десятину от добычи. — Я умею отличить подлинного шевалье от самозванца!

Я сделал смущенный вид разоблаченного, неопытного мошенника и покаялся:

— Не удержался, увидев это судно. Подумал, что на нем я буду зарабатывать больше, как купец.

— Да-да, насмотрелся я здесь на таких купцов! — подмигнув, произнес губернатор. — Дело твое, занимайся, чем хочешь. Если будешь торговать, рассчитывай на мою поддержку, как плавающий под флагом моего короля. Если займешься чем-то противозаконным, я ничего не знаю, помощи не жди. Разве что помогу передать выкуп, который ты должен заранее оставить у меня.

— А сколько это? — поинтересовался я.

— От трех до десяти тысяч экю, — ответил он. — Зависит от популярности капитана у наших… — барон еще раз подмигнул, — соседей. Чем больше захватишь у них кораблей, тем дороже будет стоить твоя голова. Но если счет будет уж очень неприличным, как у Мишеля де Граммона или Лоренса де Граффа, то никакие деньги не спасут тебя.

— Постараюсь не давать им повода требовать за меня выкуп, — искренне пообещал я.

— В жизни всякое бывает. Я бы на твоем месте подстраховался, — не унимался Жан де Пуансе, все еще надеясь положить лапу на мои деньги.

— После того, как снаряжу корабль, у меня не хватит денег на выкуп, — соврал я. — Разве что удача улыбнется еще раз.

Поняв, что больше ничего не обломится, барон дал понять, что аудиенция закончена.

На самом деле у меня были деньги на выкуп. Вот только не было желания оставлять их у губернатора. Чиновники такого уровня уверены, что любые деньги, попавшие в карманы, становятся их собственностью. Разве что с королем поделятся, и только для того, чтобы не лишиться поста. Я лучше оставлю их у Старого Этьена. Заодно и небольшой процент набежит. Он уже заработал, как посредник, на продаже баркаса, который после нашего удачного похода вдвое увеличился в цене. Компания отчаянных парней из бывшего экипажа галеона, не успевших просадить добычу или взявших в долг, купила в складчину баркас, чтобы повторить наш подвиг. Вырученные деньги пошли губернатору и вместе с выменянным табаком на выплату доли тем, кто участвовал в захвате тендера. Захваченное судно и амбру оценили независимые эксперты, среди которых был и Старый Этьен, поимевший на этом немного от меня за правильную точку зрения, после чего я оставил себе и то, и другое. Амбра перекочевала на крышу таверны, чтобы доходить там до нужной кондиции, а тендер я приготовил для следующего похода.