Первый флейт, один из больших, мы догнали часа за полтора до захода солнца. Кстати, оно здесь припекало совсем не по-зимнему, хотя и не скажешь, что было жарко. Мы заходили с двух бортов. Второй бриг чуть отставал, чтобы случайно не зацепить во время залпа нас и не поймать нашу картечь. Мне кажется, дружественный огонь — это как бы случайная реализация наших неслучайных желаний. Капитан голландского судна понял, что его ждет в ближайшие несколько минут и поспешил опустить флаг, а потом и убрать паруса, оставив только два стакселя, чтобы не развернуло бортом к ветру.
Его привезли на мой бриг, когда мы были в паре кабельтовых от второго голландского судна. Это был рослый сутулый мужчина с красным, обветренным лицом и густыми и длинными бакенбардами, которые срослись с усами. Такой вариант растительности на лице пока не в моде, но кто-то же должен быть первым. На нем был длинный, почти до палубы, брезентовый плащ с длинными и широкими рукавами, в которые, уверен, капитан прячет кисти рук, когда замерзнут. Сейчас он держал в правой руке накладные на груз, а в левой — внушительных размеров кожаную сумку с судовой кассой.
— Из Ост-Индии идете? — спросил я, забирая накладные.
— Да, — буркнул капитан и поставил на палубу передо мной сумку.
В сумке приятно звякнули монеты. Там было восемнадцать кожаных мешочков с золотыми английскими и серебряными голландскими монетами — всего на сумму около семи тысяч ливров. В трюме были перец, мускатный орех, гвоздика, ладан, мускус, индиго, кофе, чай, китайский фарфор, индийский ситец и — новые хиты продаж — опий-сырец и гашиш. Наркотики считаются сейчас лекарствами. От депрессии они уж точно помогают. Если опий-сырец лет через двести пятьдесят запретят во всей Европе, то гашиш в Голландии даже в двадцать первом веке будет продаваться легально. Груз на первый взгляд тянул тысяч на пятьсот-семьсот ливров. Я отдал накладные и сумку с монетами слуге Кике, чтобы отнес в мою каюту, а капитана приказал запереть в карцере до окончания боя.
Впрочем, боя не было. Голландец пошел не тот. Они и раньше трезвыми были далеко не воинами, а сейчас и вовсе превратились в пугливых торгашей. Второе большое судно, как только мы приблизились на полкабельтова, сразу последовало примеру первого. Третье, меньшее, продержалось на полчаса дольше, надеясь убежать, но после того, как погонная пушка с моего брига продырявила его паруса, бизань и грот, быстро спустил флаг. Судя по накладным, груз у них был такой же. Только на меньшем флейте везли еще и гуммиарабик — твердую прозрачную смолу из акаций, которую используют для изготовления клея, красок и кондитерских изделий. Зачем его добавляют в кондитерские изделия — не знаю. Они и так хорошо прилипают, особенно к детям.
С оценкой груза я почти не ошибся. Что-то оказалось чуть дороже, что-то — дешевле, но общая сумма с трех судов, включая их самих, немного не добралась до двух миллионов ливров. Суда пришлось отдать за полцены, потому что покупателей нашли не сразу. Французы перевозили грузы сейчас только между своими портами на побережье Атлантики, в пролив Ла-Манш совались редко и большими караванами, а в Ост- и Вест-Индии ходили только самые отчаянные. Десять процентов ушло королю, шестьдесят — мне, а остальные тридцать поделил между членами экипажа. На матросский пай вышло чуть меньше четырех тысяч ливров — зарплата матроса за тринадцать лет. Мои свояки получили, как офицеры, по три пая, хотя даже ни разу не выстрелили. Впрочем, остальные, за исключением комендоров погонной пушки, тоже не стреляли.
Больше в море не выходил. Похолодало. Океан часто штормил. Поэтому я решил лишний раз не рисковать. Занялся вложением денег. Прикупил две сеньории за четыреста двадцать тысяч ливров, хотя стоили они не меньше полумиллиона, у разорившегося судовладельца. Больше никому такая сумма была не по карману. У местных купцов времена начались не лучшие. Судовладельцу нужно было срочно гасить долги, потому что на них капали сумасшедшие проценты. Он взял большой кредит и вложился в груз на Ост-Индию. Известие о том, что началась война, дошло туда быстрее, чем его суда. Там их перехватили голландцы и конфисковали. Возможно, я потратил на покупку этих сеньорий деньги, которые голландцы поимели, благодаря конфискации, а потом отдали мне в виде своих судов с грузом. Круговорот награбленного в природе. Еще купил лес, который начинался километрах в тридцати северо-восточнее города, за двести десять тысяч ливров и одиннадцать доходных домов в Нанте на сумму триста семьдесят тысяч ливров. Остальное раскидал по банкам под вшивые три процента годовых.
56
Весной отправился служить королю на суше. Мой полк продолжал стоять в Динане. Король Людовик Четырнадцатый ожидал нападение на французскую армию с нескольких сторон, поэтому приказал держать оборону, опираясь на цепь крепких крепостей, одной из которых был Дилан. Надеюсь, остальные крепости были покрепче нашего города. Я прошвырнулся разок по тылам противника, но без особого успеха, если не считать два порубленных немецких разъезда, которые приняли нас за своих. После чего отпустил на свободную охоту роту капитана Генриха дю Брейема, которая вернулась потрепанной. Противнику надоели наши налеты, предпринял меры. Рота Генриха дю Брейема уцелела только потому, что скакала быстрее эскадрона немецких кирасир. После чего я запретил рейды.
Движуха началась в конце июня. До нас дошли известия, что Генрих фон Вальдек, князь Вальдекский, граф Пирмонтский, Вальдек-Айзенбергиский и Кулемборгский, фельдмаршал Священной Римской империи и голландский генерал-капитан (командующий войсками республики), который в прошлом году разбил армию маршала д’Юмьера, начал движение в сторону Дилана, чтобы захватить город. У него было около сорока тысяч солдат. Князь остановился в Шарлеруа, дожидаясь подкрепление — одиннадцатитысячный отряд бранденбургцев. Герцог Люксембург переправился через реку Самбру между Шарлеруа и Намюром и пятью колоннами двинулся навстречу. В обязанности моего полка входила разведка. Я выслал три роты, которые обнаружили противника на равнине между селениями Ванжени и Ваньеле. Нас явно не ждали, охранение не выставили и разъезды не выслали. Судя по отсутствию бранденбургских знамен, подкрепление пока не прибыло. О чем я и доложил герцогу Люксембургу.
— Это хорошо! — потирая ладони, произнес горбун. — Завтра мы его порадуем!
На следующий день наша армия прошла деревни Ламбюзар и Флёрюс, в которых даже разъездов вражеских не было, и заняла позиции на холмах перед глубоким оврагом, по дну которого протекал узкий ручей с довольно вкусной водой. Ее набрал для меня слуга Кике за несколько минут до того, как моему полку приказала занять место на правом фланге, вместе с остальной нашей конницей. На то место, где раньше стояли мы, приехали артиллеристы с полевыми пушками, начали обустраиваться.
Как мне сказали, сил у обеих сторон примерно поровну — по тысяч сорок. Уверен, что точное количество своего войска не знает даже главнокомандующий, а уж про чужое и говорить нечего. Противник расположил своих солдат в три линии, немного выгнутые в нашу сторону, а впереди стояла артиллерия. Странно, что до сих пор не научились разумно использовать пушки, прикрывать пехотой. Если есть время, обычно делают какие-то укрепления, роют ров и насыпают вал, на котором и ставят пушки, но чаще не успевают. Поэтому артиллерия стреляет не долго, до первой конной атаки, но порой очень результативно. В первой и второй линиях вражеская пехота стояла вперемешку с кавалерией. Это, наверное, было новое слово в военном деле, о котором я пока ничего не слышал. В третьей линии пехота стояла слева, а конница — справа.
Наши войска еще подходили к выбранным маршалом Люксембургом позициям, а противник уже начал обстреливать из пушек, которых у него было около полусотни. Артиллеристами были испанцы. Как ни странно, стреляли отменно. Впрочем, цель была крупная — наша конница. Впереди стояли кирасиры, им и досталось больше всего. Наша артиллерия отвечала, причем била не по коллегам, а по коннице и пехоте. Наш левый фланг пошел в наступление. Я еще подумал, что если попремся напрямую, через овраг, то нас посекут картечью. Маршал Люксембург оказался не глупее меня.