— Вот и я подумал, что если бы еда испорченная была, все бы отравились, а так — только ты один, — сказал дон Диего де Маркес.

— В каждой избушке свои погремушки, — сделав смысловой перевод на испанский язык, поделился я с ним русской народной мудростью. — Обычно это у меня на несколько дней, вряд ли до отхода выздоровею. Так что посмотрим твою крепость в следующий раз.

— Обязательно! — пообещал молодой подполковник. — Убедишься, что ее не так уж и просто захватить.

Я не стал переубеждать его. Вчера дон Диего де Маркес похвастался, что другой родственник сейчас хлопочет о его переводе в Испанию, и вроде бы дело на мази. Тесть Игнасио де Сарда доложил по службе, что капитан дон Диего де Маркес назначен подполковником за смелость в боях с индейцами, а не потому, что стал зятем. Видимо, у испанского короля совсем мало смелых офицеров, раз поощряет за такую ерунду.

Пролежав в трактире четыре дня и дождавшись, когда «ремонт» брига закончится к вящей радости картахенских купцов и чиновников, в сумерках, за несколько минут до закрытия городских ворот, по пустым улицам я перебрался в порт. Мое судно стояло у мола, нагруженное колониальными товарами. Зайдя в каюту, первым делом приказал слуге отдать оставшиеся апельсины матросам. Мне уже до чертиков надоело есть их и сидеть потом на горшке.

32

Обратный путь выдался беспокойным. Возле острова Нью-Провиденс из Багамского архипелага за нами увязался пират на гафельной шхуне, довольно ходкой. Я приказал поднять французский флаг, но это не изменило его планы. Скорее всего, англичанин. Если захватит бриг, в живых никого не оставят, чтобы не оказаться на виселице, даже рабство нам не светит. На всякий случай я приказал перетащить на корму погонные орудия, чтобы отогнать его. Стрелять не пришлось, потому что бриг шел быстрее. Через пару часов пират понял это и отвалил.

Затем попали в тропический ураган. Зону его действия делят на четыре части: передние и тыловые левые и правые. В северном полушарии левая передняя считается безопасной, так как ветер помогает судну выйти из зоны, а правая передняя — опасной, потому что загоняет в центр урагана. В южном полушарии они меняются местами. Не всегда легко определить, в какой четверти оказался. Я, как мня учили, предположил худшее и лег на курс бейдевинд правого галса. В южном полушарии надо держать курс такой же, но галс левый. Оказалось, что мы в безопасной четверти, поэтому сравнительно быстро выскочили из зоны урагана. Правда, даже не очень продолжительной трепки хватило, чтобы бриг начал подтекать. Матросы с утра до вечера работали на помпах. Судно разделено на четыре отсека: короткий носовой, где бочки с водой, запасные паруса и доски, длинные первый и второй трюма и короткий кормовой, где каюты и кладовые со съестными припасами и ромом для команды. Подтекали оба трюма. Внизу в них красное дерево, которому морская вода не так вредна, как древесине помягче. После расхождения с ураганом течь уменьшилась до обычных размеров — одной пятнадцатиминутной откачки в сутки.

На подходе к Нанту встретили английскую эскадру из семнадцати линейных кораблей. Шли строем кильватер в сторону испанского мыса Финистерре. На переднем корабле подняли сигнальный красно-белый флаг, требуя убрать верхние паруса и поприветствовать их приспусканием французского флага. Англичане в последние годы начали борзеть. Они стряхнули пыль с эдикта, принятого в начале тринадцатого века королем Иоанном, согласно которому в английских водах все суда спускали свои флаги и марсели перед английским флагом. Даже целые эскадры обязаны были оказывать почести одному английскому военному кораблю. В случае отказа на них можно было нападать, ежели силенок хватало. При этом «английские воды» начинались у берегов Норвегии и заканчивались у берегов Испании. «Французские воды» для англичан не существовали от слова совсем. Бриг был намного быстрее неповоротливых и медлительных линейных кораблей, поэтому я проигнорировал их приказ в извращенной форме. Мы несли французский флаг на грот-мачте, но я приказал поднять еще один на фок-мачте. Англичане намек поняли и выстрелили из погонной пушки. Дистанция была мили две, ядро не долетело. Тратить бестолку порох и ядра я не счел нужным. Приказал матросу забраться как можно выше на грот-мачту и помахать кончиком, что на морском языке жестов было предложением взять на буксир. Обычно показывают, когда обгоняют другое судно. Судя по второму выстрелу, такому же бесполезному, англичане оценили предложение. На этом надувание щек и закончили.

Став на якорь на рейде Нанта, я спросил прибывшего на судно таможенника — парня лет восемнадцати, сына одного из тех, для кого обменивал золото на серебро:

— Мы не воюем с Англией?

— Бог миловал, пока ни с кем не воюем! — бодро ответил он. — Хотя ходят слухи, что испанцы ведут себя дерзко, и подданные просят короля наказать их.

Подданные во все времена напоминают мне собаку Павлова: стоит тирану захотеть что-либо, как у них начинаются одобрительные слововыделения.

Я пригласил таможенника в каюту, где показал ему накладные на груз и дал пару экю всего лишь за то, чтобы он читал их не слишком долго. Место таможенника в порту Нант стоит официально сто тысяч ливров, дороже, чем патент полковника. Так мне рассказал Батист де Буажурдан, которого жутко раздражало такое неуважение к благородной профессии военного. С другой стороны, патент полковника окупается лет за двадцать-двадцать пять, в зависимости от того, идут ли боевые действия и можно ли грабить местное население, а таможенника — всего за десять-пятнадцать, в зависимости от того, как много товаров, ввозимых и вывозимых, облагается высокими пошлинами. Да и таможенников убивают реже, чем полковников. У меня не было товаров, облагаемых пошлинами. Всё, что я привез, требовалось Франции в большом количестве. Убедившись в этом, юноша тяжело вздохнул: соблюдающие закон не достойны уважения.

Мари-Луиза всплакнула от радости. Правда, я так толком и не понял, что ее больше обрадовало — я или доход от рейса. Надеюсь, и то, и другое. Она получила колье с изумрудами, подаренное доном Диего де Маркес, и от меня ожерелье с розовыми жемчужинами. Я приценивался к нему, хотел приобрести, если не найду лучше, но потом оказался в добровольном заключении. Мой потомок заплатил за ожерелье процентов на десять меньше. А я считал себя опытным торговцем.

33

Слухи о дерзости испанцев подтвердились в конце зимы. Эти наглецы возмутились постоянными нападениями французских флибустьеров на их корабли и решили защититься, для чего объявили войну. Зима, кстати, была очень холодная, особенно январь и февраль. Такое впечатление, что теплый Гольфстрим отвернулся от Европы, потек куда-то в другую сторону. Даже на Луаре появился ледяной припой. По свидетельству шкипера, купившего у меня тендер, на Темзе лед был такой толстый, что по нему, не боясь, ездили наполненные под завязку арбы, и во время ледохода несколько судов было раздавлено и затонуло.

Войну объявили до того, как я начал закупать товары для следующего рейса. Ассортимент пришлось немного изменить. Я закупил две дюжины фальконетов одно- и трехдюймовых, так любимых флибустьерами за возможность стрелять из них с баркаса или катера, и большие партии мушкетов, пистолетов, кутлассов, палашей, свинца и пороха. Вообще-то, каждое судно, следующее во французские колонии в Вест-Индии, должно привезти туда не меньше шести стволов огнестрельного оружия, десять фунтов свинца и бочонок пороха, а во время войны это еще и самый ходовой товар. Сверху нагрузил всякую всячину для женщин, в основном ткани и наряды. У женщин своя война, в которой, как они считают, побеждает та, которая лучше одета, а мужчины считают, что та, которая лучше раздета.

Я не стал получать в Нанте корсарский патент. В нем оговаривается порт, в который надо приводить захваченное судно. Каждый губернатор желает иметь свою долю с приза. Ладно, если захвачу в Бискайском заливе, а если по ту сторону Атлантического океана? Поэтому, встретив по пути к Эспаньоле нескольок испанских судов, не стал их трогать, хотя команда попыталась роптать. Я увеличил экипаж до полутора сотен человек, большую часть которых собирался оставить в колониях после того, как отслужат переезд. Огни были согласны. Сейчас за переправку в колонии придется отработать за еду пять лет у того, кто заплатит за твой проезд. Я предложил оплатить из добычи, если таковая будет, или продам их на аукционе в рабство на пять лет. Желающих было, хоть отбавляй. Особенно среди гугенотов. Среди них ходят слухи, что скоро королевским указом всех гугенотов заставят переходить в католичество или уматывать из страны. Во Франции, как и в любой цивилизованной стране, слухи всегда становятся былью, потому что цивилизация — это тоже слух.