— Куда везешь? — спросил я шкипера, когда баркас ошвартовали к левому борту фрегата.
Шкипер все еще держался за румпель и смотрел на меня снизу вверх, задрав голову, отчего рыжеватая борода казалась намного длиннее.
— В Бристоль, — ответил он хриплым голосом.
— Там за него хорошо платят? — полюбопытствовал я.
— Больше, чем у нас, — уклончиво произнес шкипер. — Покупают в основном бедняки, а у них денег мало.
— Когда был последний раз в Бристоле? — задал я следующий вопрос.
— На прошлой неделе, — ответил он.
— Много там торговых судов? — продолжил я допрос.
— В Бристоле никого нет. Все стоят на якорях ниже города, где прилив несильный, ждут, когда вернется их флот и прогонит вас, — рассказал ирландец, не считающий английский флот своим.
— И много там ожидает судов? — спросил я.
— Много. Десятка два или три, — сообщил шкипер.
Эта новость мне понравилась. За что решил не грабить ирландского торговца по-крупному. Тем более, что большинство моих матросов не считало картошку съедобным продуктом. Во Франции она пока что — блюдо для богатых выпендрежников.
— Давай пару мешков картошки и плыви, куда хочешь, но не в Бристоль, — решил я.
— В Глостер можно? — задал ирландец уточняющий вопрос.
— Конечно, — разрешил я. — Если приливного течения не боишься.
Глостер расположен на берегу реки Северн. Во время прилива морская вода идет по ее руслу вверх с такой скоростью и силой, что размывает берега, обрушивает целые участки с деревьями, а грохот слышен за несколько километров. Защитных сооружений пока нет, поэтому населенные пункты на берегу реки появляются только там, где приливное течение теряет силу. На реке Эйвон, на которой стоит Бристоль, прилив тоже неистовствует, но не так злобно.
— А чего его бояться?! Не впервой! — весело ответил шкипер, наблюдая, как его матросы привязывают кончик, брошенный с фрегата, к мешку с картошкой.
Как догадываюсь, радуется ирландец тому, что отделался легким испугом.
В реку Эйвон мы вошли утром в первой половине прилива, когда течение еще было сильным, быстро влекло фрегат вверх. Первыми нам повстречались маленькие одномачтовики, тонн на двадцать-тридцать водоизмещением. Они сидят неглубоко, течение им не так опасно, как большим судам. Впрочем, действительно больших здесь не было. Самое крупное — галеон тонн на двести пятьдесят, явно испанской постройки, наверное, трофейный. С него мы и начали. Метров за сто до него я приказал поднять французский флаг и дал команду абордажной партии на баркасе, который мы вели на буксире, захватить этот приз. Еще одну абордажную партию на двух катерах я разбил на две, потому что цели были маленькие, и направил на две гафельные шхуны, одна из которых стояла ниже галеона, а другая выше. Вторая показалась мне знакомой.
Фрегат, подгоняемый приливным течением, продолжает движение вверх по реке. Наши пушки и карронады молчат, но мушкетеры постреливают по всем, кто появится на палубах судов, стоявших на якорях. Экипажи там маленькие. Наверное, оставили на судах по несколько человек на всякий случай, а остальных отпустили по домам, чтобы не платить им.
Наш баркас закончил зачистку галеона, пошел вверх по реке к бригантине тонн на сто водоизмещением. Захваченных в плен англичан на рабочей шлюпке, которая доставила на судно призовую команду, переправили на фрегат. Это были матросы под командованием боцмана — крепыша с седой головой на короткой шее и длинными, обезьяньими руками.
— А где шкипер? — спросил я на английском языке.
— В городе. Это его судно — чего ему сидеть здесь бестолку?! — ответил боцман и уточнил: — Было его…
— Отправьте их на берег и остальных пленных тоже и везите призовые команды на другие захваченные суда, — приказал я.
— Спасибо, сэр! — поблагодарил за всех боцман и первым, очень шустро — вылитая обезьяна! — спустился по штормтрапу в шлюпку.
Оба катера справились со своими призами и пошли вниз по реке, чтобы захватить другие.
К тому времени, когда прилив начал слабеть, река переборола его, и суда развернулись на якорных канатах носами вверх, мы захватили все суда, имеющие более одной мачты. Всего одиннадцать. Мелочевку решил не брать, потому что и на захваченные не хватало людей. Все-таки надо было оставить и на фрегате достаточное количество матросов, потому что был шанс вступить в бой с английскими кораблями. Вполне возможно, что они уже вернулись в Ла-Манш. Наверняка в Плимут и не только пошлют гонцов с сообщением о нашем нападении. До Плимута гонец по суше доберется намного раньше, чем мы обогнем полуостров Корнуолл по морю. На захваченных судах выбрали якоря и пошли вниз, сперва медленно, преодолевая последние потуги прилива, потом все быстрее, а в устье нас подхватил отлив и вынес в Бристольский залив. Ветер был западный, поэтому пошли курсом крутой бейдевинд правого галса. Захваченные суда шли со скоростью не больше двух узлов, поэтому и фрегат убрал все верхние паруса и взял рифы на нижних, чтобы сильно не отрываться.
К вечеру ветер начал заходить по часовой стрелке, сменился на северо-западный, но мы к тому времени вышли из узкой части залива в широкую, в которой южный берег поворачивал на запад, так что опять шли крутым бейдевиндом. Ночью я приказал каравану встать на якоря. Экипажи на некоторых призах плохо обученные. Потеряться им в темноте — раз плюнуть, а до Нанта в одиночку могут и не дойти.
К рассвету ветер стал северным и покрепчал баллов до шести. Я приказал сниматься с якорей и следовать на запад. Теперь шли в полборта, делали узла по четыре. Призы держались кучкой. Наверное, чувствовали себя в стае увереннее. Как ни странно, никто не навалился на другого, не перецепились реями.
Я опасался нападения у мыса Лизард — крайней западной точки полуострова Корнуолл, даже собирался пойти западнее, обогнуть остров Силли, но то ли английский флот еще не вернулся в Ла-Манш, то ли гонец из Бристоля не доскакал пока до Плимута, то ли стоявшие там корабли не успели прийти сюда. На ночь не останавливались. К тому времени ветер сменился на западный и подутих, поэтому я решил, что до утра войдем в, так сказать, французскую зону влияния, где даже потерявшиеся суда уже не заблудятся. Им надо будет всего лишь поджаться к французскому берегу и вдоль него спуститься на юг до устья реки Луары, а потом подняться по ней до Нанта.
62
Продаже призов затянулась почти на месяц. И сами захваченные суда, и груз в трюмах стоили мало. Галеон и четыре шхуны собирались в Африку за рабами, а остальные были нагружены шерстью и овчинами. Галеон купили те же самые «датские» купцы, а шхуны и бригантины разобрали французские судовладельцы, часть которых приехала из Сен-Мало, который сейчас стал столицей корсаров. Шхуна, показавшаяся мне знакомой, была бывшей моей, а то того — Мишеля де Граммона. Поскольку мы оба и еще англичанин, который купил шхуну на аукционе, потеряли ее, я решил не выкупать. Пусть принесет несчастье и следующему хозяину, но уже не мне. Всего мы захватили на восемьсот тридцать тысяч ливров с хвостиком. На пай вышло по тысяче сто тридцать одному ливру и шестнадцать су.
Во всех припортовых забегаловках начался праздник длиной в несколько недель, потому что я решил в этом году больше не выходить в море. Пока продавали трофеи, пришло известие, что английский флот вернулся в Ла-Манш и захватил нескольких французских корсаров. Следом за ним вернулся из океана и французский флот, но в пролив сунуться побоялся, встал в Бресте на зиму, хотя до нее еще полтора месяца. Я решил последовать их примеру.
Оба брига благополучно сходили в Вест-Индию и вернулись с полными трюмами колониальных товарах, подорожавшими за год еще процентов на десять. Заморская торговля практически встала. Флибустьеры всех воюющих стран поспособствовали этому. Впрочем, и я приложил руку, причем неслабо.
В ноябре приехал из армии тесть Матье де Кофлан и рассказал, как воевал. В общем, почти никак. Сидели в осаде и сопровождали обозы. В апреле захватили город Монс, а в сентябре маршал Люксембург во второй раз надрал задницу князю Вальдекскому, причем противника было почти в четыре раза больше. Мой полк в этой стремительной и дерзкой атаке не участвовал, но тесть рассказал о ней с такими подробностями, словно был главным участником. Умеют французы гордиться победами, особенно чужими.